Неточные совпадения
Он спешил к Свидригайлову. Чего он мог надеяться
от этого
человека — он и сам не знал. Но в этом
человеке таилась какая-то власть над ним. Сознав это раз, он уже не мог успокоиться, а теперь к тому же и пришло время.
От этого, бросая в горячем споре бомбу в лагерь неуступчивой старины, в деспотизм своеволия, жадность плантаторов, отыскивая в
людях людей, исповедуя и проповедуя человечность, он добродушно и снисходительно воевал с бабушкой, видя, что под старыми, заученными правилами
таился здравый смысл и житейская мудрость и лежали семена тех начал, что безусловно присвоивала себе новая жизнь, но что было только завалено уродливыми формами и наростами в старой.
С тайным, захватывающим дыхание ужасом счастья видел он, что работа чистого гения не рушится
от пожара страстей, а только останавливается, и когда минует пожар, она идет вперед, медленно и туго, но все идет — и что в душе
человека, независимо
от художественного,
таится другое творчество, присутствует другая живая жажда, кроме животной, другая сила, кроме силы мышц.
— И себя тоже, Вера. Бог простит нас, но он требует очищения! Я думала, грех мой забыт, прощен. Я молчала и казалась праведной
людям: неправда! Я была — как «окрашенный гроб» среди вас, а внутри
таился неомытый грех! Вон он где вышел наружу — в твоем грехе! Бог покарал меня в нем… Прости же меня
от сердца…
Доказательств у них не было ни малейших, и молодой
человек про это знал отлично, да и сами они
от него не
таились; но вся ловкость приема и вся хитрость расчета состояла в этом случае лишь в том соображении, что уведомленный муж и без всяких доказательств поступит точно так же и сделает те же самые шаги, как если б получил самые математические доказательства.
Во всяком
человеке, конечно,
таится зверь, зверь гневливости, зверь сладострастной распаляемости
от криков истязуемой жертвы, зверь без удержу, спущенного с цепи, зверь нажитых в разврате болезней, подагр, больных печенок и проч.
Лаевский почувствовал неловкость: в спину ему бил жар
от костра, а в грудь и в лицо — ненависть фон Корена; эта ненависть порядочного, умного
человека, в которой
таилась, вероятно, основательная причина, унижала его, ослабляла, и он, не будучи в силах противостоять ей, сказал заискивающим тоном...
— Не знаю, голубчик… Я
человек сырой, обрюзг, советовать уже не могу… Да… А сказал я вам тогда потому, что люблю вас, и жену вашу люблю, и отца любил… Да. Я скоро помру и какая мне надобность
таиться от вас или врать? Так и говорю: люблю вас крепко, но не уважаю. Да, не уважаю.
Софья Михайловна. Я нарочно это! Что ж, мне так все
от него и переносить, как бы он ни поступал против меня и что бы он ни сказал мне! Но что хуже всего в нем: сколько бы он ни сердился, он никогда не выскажет того, что думает и чувствует, и у него всегда под этим
таится совсем другое!.. Я-то его уж очень хорошо знаю, и мне иногда страшно подумать, что это за
человек…
— Не ври, парень, по глазам вижу, что знаешь про ихнее дело… Ты же намедни и сам шептался с этим проходимцем… Да у тебя в боковуше и Патап Максимыч,
от людей таясь, с ним говорил да с этим острожником Дюковым. Не может быть, чтоб не знал ты ихнего дела. Сказывай… Не ко вреду спрашиваю, а всем на пользу.
Карп Алексеич узнал
от приятеля, кто на него челобитчиком был. Только что уехал Доброхотов, злобно закусил он губу и, не
таясь стоявших поблизости
людей, громко вымолвил...
Расставшись с Порфирием, Раскольников спешит к Свидригайлову. «Чего он мог надеяться
от этого
человека, он и сам не знал. Но в этом
человеке таилась какая-то власть над ним… Странное дело, никто бы, может быть, не поверил этому, но о своей теперешней, немедленной судьбе он как-то слабо, рассеянно заботился. Его мучило что-то другое, гораздо более важное, чрезвычайное, — о нем же самом и ни о ком другом, но что-то другое, что-то главное…»